Юрий Ценципер - Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива
В Риге было очень хорошо, но мало. Буквально со слезами на глазах уезжала оттуда. Погода была очень хорошей. Было тепло, иногда дожди. Загорели. Море было холодное, но в реке!.. В последний день я пошла купаться на реку в 12 часов ночи. И барахталась в воде целый час. Отплыла на середину залива, легла на спину, запрокинула руки под голову и так лежала долго-долго. А на небе надо мной медленно плыли облака и горели ярко звездочки. И было мгновение, когда я задремала, но тут же очнулась. Это было какое-то другое царство. Как было хорошо! Легла я в эту последнюю ночь в третьем часу. А в четыре нас уже разбудили на рыбалку. Нас было четверо (двое мальчишек и двое девочек). Плыли на лодке. За 4 часа не поймали ни одной рыбки, хотя ребятки были отличными рыболовами. Но это не важно, а важно то, что было очень красиво вокруг. Меня всегда до слез волнует красота ночи и рассвета.
Там было много знакомой молодежи. Было весело. Много смеялась. Масса крупных и мелких забавных эпизодов, интересных встреч, разных сюрпризов. Играла в теннис. Жили в комнате в 3 кв. м. Там была кровать и еле помещалась раскладушка. Но мы ухитрились устраивать роскошные “приемы”. Одним словом, весело! До сих пор хожу под хмелем Риги.
Ну, а послезавтра – в Коктебель. Слышала я, что вы тоже туда собираетесь. Ну что же, приезжайте. Мы там все разведаем.
Иринка с Мишей очень любили друг друга: отец испытывал нежность к этой очаровательной девушке, а она видела в нем не просто дядю, а близкого друга. Из Коктебеля она пишет “дяде Мише”:
Милый и дорогой мой Ашуня! Ты просто чудо. Твое письмо тоже опрокинуло меня навзничь. Я тоже писала и смеялась, смеялась, как только я умею. Письмо твое пришло, когда у меня уже не было грустного настроения, но, как всегда, было очень своевременным. Я уже не помню, что в моем письме могло привести в такой восторг. В “угаре пьяном” я могла написать что угодно. Одним словом, я еще раз перечитываю твое письмо и опять смеюсь.
Родителей я забрасываю километровыми письмами. Всех вас помню. Книг нету, читать нечего, а в пинг играю и жду Володьку. Ашунька, давай договоримся, что, когда я приеду, я тебя и ты меня повезешь в “Арагви” (я здесь подсоберу денежек). Бумаги у меня нет (нет во всем Планерском) – писать не на чем.
Думаю, что буду потом вспоминать Коктебель. Володьку ждем. Целую, всем привет.
Тутик.Тутик – ее семейное прозвище. Именно в эти дни, после приезда Володи, произошел странный случай, которому тогда никто не придал значения. Во время прогулки по Кара-Дагу Иринка вдруг сказала Володе: “Я почему-то не могу идти”. Ей предложили отдохнуть. Обратно она вернулась вместе со всеми, эпизод был забыт.
В 1962 году, когда Ирина с родителями отдыхала в Паланге, стало очевидно, что она больна, но чем – пока непонятно.
Письмо от мамы, тоже бывшей тогда в Паланге:
У Иринки очень неприятные судороги, которые бывают очень часто, но вряд ли кто-нибудь поможет, но можно будет и проконсультироваться.
Наконец ставят диагноз: рассеянный склероз – болезнь практически неизлечимая.
В медицинской энциклопедии описаны симптомы: “Проявляется в возрасте от пятнадцати лет. Слабость, головокружение, неустойчивость при ходьбе, нарушение зрения, речи. Многие больные утрачивают способность к передвижению уже через несколько лет”.
У Иринки все происходит стремительно, вскоре она сама уже не может писать. Письмо отцу под ее диктовку пишет Евгений Николаевич:
В комнате, где я лежу (сижу), стоит прекрасный телевизор “Знамя”, а по выходе из комнаты бушует и плещется Балтийское море. Я чувствую себя не очень хорошо, но много лучше, чем неделю назад. У моего отца здесь две “жены”, но он от этого лучше себя не чувствует. Главное, ему трудно установить, какая из них главная. Засим, дорогой Ашуня, я в последних строках моего письма передаю тебе мой горячий привет, во вторых строках передаю тебе привет от отца, Е. Н. Еремина, в третьих строках моего письма передаю тебе привет от мамы моей, Ценципер А. Б., и в четвертых строках моего письма передаю привет от жены твоей Ужет А. Л.
Ее мужество кажется невероятным. Вот последнее письмо мамы отцу и сыновьям из Паланги:
Все бы хорошо, но бедная Ириночка болеет и все не в радость. Вот уже 12 дней как она в постели, совсем не ходит, а ведь она очень бойкая; умница, не жалуется, улыбается, смеется, но от этого еще тяжелей за нее.
Приедем мы, наверное, 25.08 в 10 часов вечера. Нужно будет, чтобы вы все трое встретили и донесли ее на руках до машины, здесь как-нибудь устроимся тоже. А может, у нее наступит улучшение, последние несколько дней ей лучше стало.
Встречали, как просила мама: подождали, когда вагон опустеет, вошли в купе, Юра с Володей сцепили руки вкрест. Иринка села, обняла их за плечи. Понесли… Когда медленно шли по проходу, Володя вдруг почувствовал, как дрожит в судороге рука Иринки, обнимавшая его за шею. Стало страшно.
В 1963 году Володя пишет отцу:
Адочка говорит, что она лучше разговаривает. Я, во всяком случае, понимаю – и очень легко – все. Очевидно, из-за моего заикания.
Двадцать третьего марта 1964 года Володя шлет телеграмму отцу в Среднюю Азию:
ИРИНОЧКЕ ХУЖЕ УСКОРЬ ПРИЕЗД ЦЕЛУЮ = ВОЛОДЯ
Двадцать четвертого марта все кончилось. Отец с невероятными усилиями – билетов нет – прилетает в Москву военно-транспортным самолетом. Похороны были 27 марта. По просьбе Адочки Юра выбирает музыку – “Ноктюрн” Шопена, “Осеннюю песню” Чайковского и “Лунную сонату”.
Урна была погребена на Донском кладбище. Некоторое время спустя над могилой была установлена выразительная скульптура молодого студента Суриковки Клыкова.
Из письма мамы отцу спустя несколько месяцев:
Субботние и воскресные дни я провожу с Адочкой, гуляем, отдыхаем, вспоминаем Ириночку. Состояние у нее такое же, эта боль не проходит и не утихает, но держится она, как всегда, хорошо. Женя очень подавлен, плачет, и она старается его не оставлять. Бедная, бедная Адочка! Можно ли представить большую трагедию! Женя хочет уехать с квартиры, но нужны энергия, сила. А сейчас заняться этим некому.
До глубокой старости Адочки каждый год 14 марта, в день Ирининого рождения, у нее собирались все родственники и друзья, чтобы вспомнить эту светлую девушку.
Мамино зарубежье
